Верховная Ведьма - Страница 13

Приняв решение, я не любила медлить и смело закинула ногу на бортик саркофага.

Оруженосец издал трепещущий стон, по тональности схожий с предсмертным. Оборачиваться и проверять, не хватил ли его удар от такого кощунства, времени не было. За правой ногой последовала левая, а с ней и все мои три с половиной пуда, плюхнувшиеся на живот. Крышка со щелчком встала на место.

В саркофаге, к моему огромному удивлению, оказалось весьма комфортно. Мраморные прожилки, снаружи угольно-черные, пропускали в гробницу тусклый голубоватый свет. Воздух и звуки проникали сквозь аккуратно высверленные в изголовье дырочки. Я перевернулась на бок и прислушалась.

Как раз в этот момент алчущие фендюлинских мощей паломники шумной гурьбой ввалились в святилище.

— Что ты здесь делаешь, Тивалий? — несколько удивленно, но без раздражения поинтересовался Терен. Я вспомнила его по голосу — высокий костлявый мужчина лет сорока, с черными вислыми усами, придававшими лицу унылый вид.

— А… я… принес святому Фендюлию свежие цветы! — нашелся паренек, ставивший на место вазочку.

— Весьма, весьма похвально. — Магистр благосклонно потрепал Тивалия по макушке. — Из этого отрока выйдет достойный муж, отважный и великодушный!

Паломники одобрительно загалдели. Судя по голосам, у саркофага их столпилось не меньше дюжины. Парень, не дожидаясь, пока магистр вспомнит о вверенной его заботам ведьме, поклонился и выскочил из святилища, прикрыв за собой дверь.

Паломники приблизились и обступили саркофаг со всех сторон. Магистр, заняв почетное место у меня, то есть у Фендюлия, в ногах, скромно кашлянул, привлекая общее внимание, и начал прочувственную речь:

— Братья мои! Вы видите перед собой величайшую реликвию и святыню — в этой скромной гробнице черного мрамора покоится основатель ордена Белого Ворона святой Фендюлий…

На несколько мгновений его голос потонул в восхищенных вздохах и шепотках. Меня так и подмывало поправить, что в данный момент тут покоюсь я, ничем не хуже, к тому же молодая и красивая собой. Кстати, черный мрамор в Стармине шел на вес серебра, святому грех было жаловаться.

— …образец благочестия, целомудрия, кротости и смирения, — входя во вкус, со все большим упоением вещал магистр, — а также прочих добродетелей, неисчислимых и неизмеримых, коих с избытком хватило бы на всех наших братьев! И даже когда я просто стою рядом с местом его последнего упокоения, я чувствую, как на меня снисходит благодать, а душа переполняется неземной радостью!

— Да, да, брат, мы тоже это чувствуем! — благоговейно подхватил нестройный хор.

— Иногда мне даже кажется, — с надрывом продолжал магистр, выжимая слезу, — что я слышу его дыхание…

Семь ушей одновременно приложились к крышке. Я инстинктивно замерла на вдохе, хотя отлично понимала, что сквозь увесистую мраморную плиту можно услышать разве что храп.

— Да! Я слышу его!!! — по прошествии напряженной минуты раздался чей-то экзальтированный вопль, заставивший меня вздрогнуть.

— И я! И я тоже! — загомонили паломники. Кто-то, возрыдав от счастья, пал на колени и начал биться лбом о боковину саркофага. Братья бросились его оттаскивать (больше радея о священной гробнице, нежели о лбе) и, воспользовавшись оказией, тоже стукнулись по разочку…

— Ну а теперь, — деловито прозвучал голос магистра, — пожертвуйте святому Фендюлию кто сколько может, и его благодать навсегда останется с вами!

Паломники охотно зазвенели кошелями. Деньги для передачи святому собирал магистр, и что-то подсказывало мне, что процент за посредничество мало отличается от общей суммы пожертвований.

Восторженный обмен впечатлениями потихоньку переместился в коридор. Магистр одобрительно похлопал Фендюлия по крышке, благодаря за сотрудничество, и вышел следом.

Выждав для верности пару минут, я вылезла из саркофага.

— А был ли Фендюлий? — задумчиво вопросила я портрет.

Кого-то он мне напоминал, но вот кого именно… Леший его знает, может, и был, но не здесь. Запаха тлена я в саркофаге не учуяла и, судя по идеальной чистоте стенок, оказалась его первым постояльцем. Похоже, святые фендюлинские мощи были всего-навсего приманкой для легковерных паломников с тугими кошелями. И знали об этом лишь единичные посвященные, скорее всего, магистры. Кто-то же изредка полеживал в «запертом» саркофаге, старательно сопя, вещая или просто подглядывая в щелочку…

Тивалий околачивался возле двери, изнывая от волнения:

— Ну что, госпожа ведьма?!

— Если ты о Фендюлии, то я его так и не дождалась. Может, записку стоило оставить? — задумчиво прикинула я.

— Это не он!!!

— Не поверю, пока лично с ним не побеседую.

Парень обиженно насупился. Открыл было рот, но, раздумав, так ничего и не сказал.

— Брось дуться, — примирительно сказала я, легонько толкая его локтем в бок. — Давай сначала найдем вашего святого и убедим его вернуться на место, а потом уже расскажем обо всем Верховному магистру. Пока что, думаю, у него и без Фендюлия головной боли хватает.

Оруженосец еще немного помолчал, рассеянно теребя свой вороний знак, но потом все-таки кивнул и попытался улыбнуться.

* * *

Эльфийская слива зацветала на пару недель раньше обычной, помня о теплой весне своей родины, Ясневого Града. Невысокие раскидистые деревья, сплошь усыпанные багряными цветами размером с кулак, традиционно украшали дворцовые и храмовые парки, но, прихваченные коварными белорскими заморозками, плодов не давали. А жаль — эльфы гнали из багряных слив отменную наливку, которую потребляли на каком-то ритуальном празднике, собственно ради потребления и затеваемом.