— Выйти и надавать дракону по морде, чтобы неповадно было.
— Очень смешно, — буркнула Велька.
— Я не шучу. Будь у меня тяжелый меч и огнеупорные доспехи, можно было бы рискнуть.
— У меня в сумке есть мазь против ожогов, — вспомнила травница. — Я вчера с ее помощью картошку из углей доставала, заодно и… тьфу, меня от этого слова уже колотит! В общем, она обладает легким омолаживающим эффектом.
— «Саламандра»? Прекрасно, давай сюда. Сейчас этот гад у нас попляшет!
— Ты что, серьезно?! — ужаснулась Велька.
— Нет, просто схожу на разведку, — успокоила я подругу, открывая плотно притертую крышечку. К гари примешался резкий запах мяты. — Если что, один драконий выдох она выдержит, мы с Рычаргом как-то от нечего делать проверяли. Я потом две недели перловку после уроков перебирала, ибо додумалась провести сей эффектный эксперимент у стены общественной уборной, в результате чего вся Школа несколько дней стыдливо пользовалась окрестными кустиками… С тех пор эту крупу терпеть не могу!
Щедро намазав лицо и волосы щиплющей кожу слизью, я огляделась в поисках какой-нибудь полочки или уступа — пристроить баночку, пока буду натирать руки. И уткнулась взглядом в стену кельи, только сейчас обратив внимание на украшавший ее барельеф. Ничего особенного, грубая глиняная лепнина, изрядно выцветшая и облупленная. Такие я и в других комнатах видела. По углам — символические обозначения четырех богов: кленовая ветвь, выпрыгивающая из воды рыба, ветвистая молния и птица с распростертыми крыльями. Но посредине, вместо очередной поучительной сцены из жизни святых, красовался подробный план скита.
Мы Велькой одновременно щелкнули пальцами. По бокам барельефа вспыхнули два пульсара — золотистый и зеленоватый.
— Гляди, раньше никаких здесь елок не было — простой частокол с воротами, — изумленно заметила я.
— А озеро обозначено, причем вместе с источниками! — Велькин пульсар скользнул к самой стене. — Постой, а это что?
— Похоже на руну. — Я послюнила палец и протерла сомнительный пятачок в центре барельефа. — Только какую?
— «Охота»? — предположила Велька, заглядывая через мое плечо.
— Вряд ли, вот здесь, кажется, была палочка — чуть пониже точка осталась. «Дыхание»?
— И весьма специфическое, надо заметить, — хмыкнула подруга. — Стой, а если это не дуга, а кружок, да еще перечеркнутый? Тогда получается…
— «Привратник», — опередила я. — А вот это уже похоже на правду! Насколько я помню из курса теологии, самые ценные реликвии дайны опечатывают заклинанием… тьфу, молитвой Привратнику, духу — стражу четырех небесных скрижалей. В большинстве случаев это всего лишь зрелищный обряд, но, если боевые отшельнички сподобились затопить пентаграмму, что им стоило для верности призвать настоящего демона, вселившегося в драконьи кости?
— Привратника, — машинально поправила Велька. — Но на кой им понадобился такой злющий дракон? Он же вообще никого к озеру не подпускает! Что-то наалхимичили они со своими молитвами…
Я задумчиво колупнула пальцем краешек барельефа.
— Погляди, сколько слоев краски. Ему лет тридцать, не меньше. А «выть и бухать» стало совсем недавно.
— Уходя, отшельники могли наложить на Привратника сдерживающее заклятие, — возразила Велька, — которое со временем ослабело или вообще разрушилось.
— Возможно. Но столь активно бодрствующая нежить не может долго обходиться без еды, иначе ее плоть начнет распадаться. Вряд ли дайны ежедневно бросали в озеро по корове или добровольцу, а непробудно спящий на дне Привратник им ни к чему. К тому же издохший дракон как раз и послужил причиной их… хм… спешного переезда.
Скит содрогнулся с таким гулом, словно по нему прошлось отродясь не виданное в этих краях землетрясение. Кусок обшитого досками потолка рухнул на то место, где минуту назад стояла Велька, и тут же исчез под высокой горкой земли. Барельеф в мгновение ока покрылся трещинками и с тихим шелестом осыпался на пол мельчайшей глиняной крошкой.
Мы с ужасом переглянулись.
Дракон то ли вспомнил прижизненный опыт общения с коварными отшельниками, то ли заново сообразил, что проломить макушку скита намного легче, чем раздирать укрепленный камнями и балками лаз.
Староста и детина уныло наблюдали, как Гдынь, пыхтя, выкорчевывает заклинившее весло из уключины. На кой оно ему сдалось, сотник и сам не мог объяснить, но принцип «сгодится» его еще никогда не подводил. Лодка вообще-то принадлежала старосте, но тот опрометчиво брякнул, что, мол, глаза б его больше это корыто не видели, и упустить такую возможность загребущий сотник никак не мог.
— Были бы весла, а лодка приложится! — торжествующе пропыхтел он, вскидывая на плечо наконец поддавшийся инвентарь. — Ну пошли, что ли?
— Куда? — мрачно буркнул детина. — Нам тута до рассвета куковать, покуда рыбаки на промысел не выйду!. Во тьме-то сколь не аукай, никто не подплывет. Хорошо ежели днем какого парнишку похрабрее уломаем.
— Да хотя бы вон в том леске хвороста насобираем и костерок разведем, одежу высушим. — Гдынь беззаботно махнул веслом на березняк и осекся.
Между лесом и мужиками, возникнув буквально из ниоткуда, стояла, по-хозяйски растопырив рыжие мускулистые лапы, здоровенная черная собака с тускло мерцающими глазами.
— Х-х-хороший песик, — с кривой ухмылкой выдавил Гдынь, оглядываясь в поисках поддержки, но дружки трусливо скучковались за его спиной, справедливо полагая, что псина бросится на ближайшего возмутителя спокойствия и, возможно, им и наестся.